Так хочется домой

Тот день, для посещения тюремного прихода я выбрал произвольно. Не было ни большого праздника, ни треб – просто захотелось именно в этот день помолиться с заключенными братиями в их храме. Выбери я другое время – не произошло бы того события, о котором я вспоминаю все эти годы. И, наверное, не забуду никогда.

В тот день освобождался Славик. Он много лет, пока отбывал срок наказания, был прихожанином нашей тюремной церкви. За что сидел – не знаю. У нас на Руси этот вопрос давно стал риторическим. Не люблю я об этом расспрашивать у нашего брата осужденного. В какой еще стране можно спрашивать у одной части населения – за что сидел, а у другой – за что не сидел. Да и сами они не любят перед священником напоказ выставлять свои статьи. Достаточно того, что везде приходится указывать свой срок, статью УК, за что осужден – в «шапке» всех заявлений, разных документов, объявлять при встрече с начальником. Юридизм сам по себе и необходим для данных условий, но сильно уж на психику давит, когда всякая бумажка тебе твердит, что ты зек. А перед батюшкой так хочется выглядеть нормальным человеком, а не разбойником с большой дороги.

Славика любили все. Он умел расположить своим простым, общительным характером всех окружающих. Умел помочь своим братьям заключенным, хотя сам нуждался в их постоянной помощи и в круглосуточном уходе. Славик был инвалидом-колясочником. У него были парализованы ноги. По его рассказам – получил повреждение позвоночника на допросе. Был избит  следователем. После этого долго и безрезультатно лечился по тюремным больницам и в итоге, как пожизненный калека, попал к нам на инвалидную зону.

Славик постоянно приходил в храм на службы. Каждый раз исповедовался и причащался. Вернее, его привозили на инвалидной коляске. Ей он сам редко управлял. Всегда находился радом кто-то из знакомых, кто поддержит и направит коляску. Происходили эти события в конце трудных 90-ых, когда государственное обеспечение осужденных инвалидов было не на высоте. Медикаменты, протезы и даже необходимое питание – все ложилось на плечи родственников на свободе. Иметь хорошую исправную коляску в тюрьме было в те годы большой роскошью. Так случилось, что у Славика была коляска, старенькая, почти развалюха, вся перевязанная проволокой. Но и с ней предстояло расстаться в ближайшее время – то ли она была чужая, то ли нужно было сдать в склад для отчетности – не помню точно. Нужно было срочно найти замену. С этой проблемой Славик обратился ко мне. Найти коляску оказалось делом нелегким. Службы социальной помощи отказывали, ссылаясь, что в тюрьме государство должно снабжать всем необходимым своих подопечных. В свободной продаже таких вещей тогда не было. Пришлось дать объявление в газету. Откликнулись добрые люди, у которых осталась после родственника новая инвалидная коляска. В ближайшее время Славик имел свое собственное средство передвижения. После этого он также прилежно посещал богослужения. Периодически ложился в санчасть, где мы с братией его посещали для Исповеди и Причастия. Так прошло несколько лет.

Полный срок отбывания наказания у Савика был 8 лет. Половина срока была позади и открывалась возможность условно-досрочного освобождения. Еще и льгота по инвалидности намного увеличивала шансы пораньше попасть домой. Дома ждала жена и двое детей. Отношения у них были сложные, то разводились, то сходились. Наконец супруга твердо решила дождаться Славика из тюрьмы и посвятить свою жизнь уходу за мужем-инвалидом. Готовились необходимые документы для освобождения. В ближайшее время ожидался суд по его делу. Все прошло успешно. Дорога домой была открыта для бывшего узника. Как раз в этот день я и повстречал Славика на тюремном пороге. Счастливого, с вещами и в сопровождении своей жены.

До ближайшего железнодорожного вокзала было добираться километров 30. Сразу нужно ехать рейсовым автобусом до города. Потом - на маршрутке до вокзала. Проделать такой путь человеку в инвалидной коляске, даже и с помощником, очень трудно. Мое появления в такой нужный момент было очень кстати. Я с радостью согласился довезти Славика и его супругу прямо к вокзалу. Только пришлось им немного подождать, пока я совершал запланированную службу в тюремном храме. После всего мы благополучно погрузились в машину. Славика усадили на переднее сиденье, его жена села сзади. Подарочная коляска преудобно расположилась в багажнике моей старенькой «четверки». В путь!

Как мы с ним прощались на вокзале!  Жена тактично оставила нас одних поговорить, пока сама сходит узнать расписание и купить билеты. Последний раз Славик поисповедовался, прямо в машине. Он сердечно благодарил за всю помощь, которую я ему оказал за эти годы. Мне было грустно с ним расставаться. За это время я по-пастерски привязался к этому человеку. Полюбил его, как духовное чадо. Мы обнялись на прощание. Пора! Ах да, коляска! Её нужно было достать из багажника и водрузить в неё  инвалида. Я уже протянул руку открыть дверцу и совершить последний акт любезности. В это мгновение, сидящий возле меня Славик, открывает свою дверку и выходит из машины. Да-да, именно. На своих двух.

Коляску я так и не доставал. Она осталась лежать сложенной в багажнике. Нужно было видеть реакцию жены Славика, которая ждала его рядом. Такого радостного удивления я в жизни ещё не видел! У неё сумки из рук выпали. Она бросилась к нему и обнимала как солдата пришедшего с войны. Я только поинтересовался, что теперь делать с коляской? «Отдайте её, кому будет нужна», - ответил Славик. Мне оставалось только сесть в машину и уехать. Что я и сделал, помахав им на прощание рукой и оставив счастливых супругов радоваться новой жизни. Больше их я не видел никогда.

Прошло уже много лет. За все время моего окормления тюремного прихода много было интересных случаев, происходили встречи с разными людьми. Но этот  эпизод оставил самое неизгладимое впечатление. Вспоминаю его и с грустью и с восхищением, но более со спокойным убеждением, что тюрьма всегда остается местом не столь наказания, сколько местом испытания характера – кто ты есть на самом деле. Имя главного героя, конечно, я изменил. События же достоверны. Удивительны? Не очень. За нашу советскую историю, прошедшую через все ГУЛАГовские испытания,  у нас выработался генетический инстинкт выживания в тюремной среде. Дотянуть до звонка, выжить, вытерпеть все, лишь бы увидеть свободу. Мы все из такого теста. Эту историю я рассказывал очень немногим людям. Все реагировали по-разному. Одни восхищались, мол, знай наших! Другие жалели несчастного, покалеченного жизнью человека. Но никто не осудил, не назвал обманщиком. И я тоже. Только представьте, что человек добровольно вынес! Много лет притворяться, быть всегда начеку и не иметь возможности открыться кому либо. Ни друзьям, боясь стукачей, ни жене, зная, что все письма перечитываются цензурой, ни врачам, ни священнику. Много лет носить в себе такую тайну – какая одиночная камера может сравниться с такой степенью изоляции! Нет больше того одиночества, которое человек сам создает для себя. В данном случае – это цена за четыре года свободы. За четыре года жизни с близкими любящими людьми. Только человек, знающий, что есть тюрьма, может сказать: «Оно того стоит». А коляска до сих пор лежит у меня дома на чердаке. Так никому больше и не понадобилась. Дай, Боже, чтобы не нужна была никому и никогда.